В Петербурге живёт молодая художница. У неё сырная голова, и между тонких пальцев зажата папироска. Не хватает кокаина, буйных стихов и чтобы через пару месяцев – революция. Но вот талант на месте. В красно-чёрных тонах Аксинья Скопинова пишет конституцию утопической Республики Авроры. Там живёт голова Бакунина, птица Сирин и мальчик с раскрытой книжкой.
Потаённые картины написаны под залп крейсера из устья Невы. От кубизма – разбитые на равнобедренные осколки пейзажи, от супрематизма – освобождение цвета из оков формы, от футуризма – устремление в будущее. Но всё это не взято, не позаимствовано, не украдено из музейного ломбарда, а проросло на горько-сладком русском гумусе. Картины самобытны ещё и потому, что перед будущим там есть приставка «этно». Стиль, которым владеет Аксинья, можно назвать этнофутуризмом.
К нечто подобному авангардная русская культура уже приходила. Кубофутуристка Ольга Розанова предлагала альтернативу модерну не только в том, чтобы освободить цвет от гуманизма и геометрии, но и совместить передовое искусство с этническим, а, конкретно, с русским стилем. Художница, оформлявшая первую годовщину Октября, не меньше примитивизма любила народную культуру и фольклор. Она умудрялась совмещать меандричиские, свастообразные узоры с идеями Малевича. Розанова писала: «Мы предлагаем освободить живопись от рабства перед готовыми формами действительности и сделать ее прежде всего искусством творческим, а не репродуктивным». Но Розанова в духе атеистического века, когда Бога заменил чушка-паровоз, не шла дальше того, чтобы объявить искусство утопией, единственно возможным Беловодьем, куда можно попасть прямо из зачумлённого подъезда. Достаточно нарисовать на стене красное македонское солнышко.
У Скопиновой иначе. Да и смотрите фамилия какая – не купеческая, а скопческая, девушку можно ласково звать Скопчихой и она вряд ли обидится. Если Розанова считала искусство эстетической потребностью, то у Аксиньи оно скорее религиозная необходимость. Этнофутуризм вообще связан с вещами мистического свойства, потому что спрягает две противоположные позиции. Архаику, пещерные рисунки, змею подколодную и железнодорожные пути, пушку, величиной с голову и медного Петра. Под последним, кстати, прорастает что-то неведомое. Но важно понимать, что этнофутуризм – это не просто комбинация определённых знаков. Не только церковь, которая на грибной тяге улетает в космическую быль. Это определённая позиция, не только художественная, но и философская, откуда творчество приобретает сильный экзистенциальный заряд, собственное переживание, направленное на изменение нашей с вами социальной реальности. Это восприятие русской культуры с её модернистским и традиционным вектором, как основы для сказочной идентичности в минуту постмодерна. Сочетание костровых бород и космического скафандра чуть ли не впервые в новейшей живописи позволяет говорить нам о русском этнофутуризме. Конечно, это не слава Колумба, ведь жанр давно представлен работами на финно-угорскую тематику. Но вот русский этнофутуризм лишь зарождается, и Аксинья Скопинова (позывной Скопчиха) здесь одна из первопроходцев.
Так что же изображено на картинах художницы? Самоходная печь с превосходной бабой, а на стяге замкнутая уроборосом щука. Змея, кусающая свой хвост, означает вечность и ещё столько же, а здесь – наша щучка-невеличка, которой Иван-Дурак повелел плыть за своим хвостом, пока не надоест. Вечно исполняющиеся желания – это вербализованная самоходная печь, которая катится сами по себе, не обращая внимания на красный зрак светофора. Чем не сказка? Чем не наша бедняцкая страна Кокань, где, как известно, совсем не надо будет умирать? Самоходная печь и нужна для того, чтобы сваливать от приставов, налогов, алиментов, работы и полицейских. Едешь по чёрному холсту не разбирая красок и трескаешь горячие калачи. Не жизнь, а сказка!
А рядом вставший на дыбы город. Он выползает из чумазой паровозной трубы, и там мрак, поднимающиеся вверх шпили небоскрёбов, забытая на перроне женщина с платком… Из угла холста на видение смотрит маленький красный мальчик. У него меч и книжка. Ясно, что он хочет быть рыцарем или чародеем, что он прочёл слишком много восторженных строк, поэтому чёрный паровоз, чёрный город, черная женщина с чёрным платком, вдребезги разбивают мечты о белом Камелоте, где в белой башне его ждёт белая принцесса с белым платком. Милый мальчик, не мокни под дождём, иди домой, где мама уберёт твой деревянный меч в дальний угол. Не плачь, это всего лишь современность. Здесь нет ни рыцарей, ни даже оруженосцев.
Зато есть Пётр, под которым скрыто языческое идолище, едва заметно хмурящее над Северной Пальмирой истукановый лоб. Ему были принесены в жертву сотни крестьян, поэтому внизу, во мраке и водоносной почве – этно, а наверху, под огарковым небом и мостовой-герпесом – футуризм. А в космосе русское поле экспериментов, где косарь режет то ли рожь, то ли тюльпаны. А цвет, какой цвет! Не смотря на то, что их всего два – красный и чёрный, как огонь и земля, он невероятно насыщен. Цвета сочные, почти влажные, пульсирующие, живые, имматериальные. Цвет сам определяет картину, те округлости и линии, которые он прольёт, напитает и выжжет в воображении зрителя. И всё это без коллажирования, без фотошопа, без компьютерной магии – от руки, слюнявым карандашиком, подогретым спиртом фломастером и чёрным грифельным языком – вот так рисуются эти картины. Русский футуристический лубок. Русское этно. Наша потаённая земля из чернил и крови.
Бегите из современности в Республику Аврору.
#ПК_статья #ПК_творчество